Псовая охота
Провидению было угодно создать человека
так, что ему нужны внезапные
потрясения, восторг, порыв и хотя
мгновенное забвенье от житейских забот;
иначе, в уединении, грубеет нрав и
вселяются разные пороки.
(Реутт. Псовая охота.)
1
Сторож вкруг дома господского ходит,
Злобно зевает и в доску колотит.
Мраком задернуты небо и даль,
Ветер осенний наводит печаль;
По небу тучи угрюмые гонит,
По полю листья - и жалобно стонет...
Барин проснулся, с постели вскочил,
В туфли обулся и в рог затрубил.
Вздрогнули сонные Ваньки и Гришки,
Вздрогнули все - до грудного мальчишки.
Вот, при дрожащем огне фонарей,
Движутся длинные тени псарей.
Крик, суматоха!.. ключи зазвенели,
Ржавые петли уныло запели;
С громом выводят, поят лошадей,
Время не терпит - седлай поскорей!
В синих венгерках на заячьих лапках,
В остроконечных, неслыханных шапках
Слуги толпой подъезжают к крыльцу.
Любо глядеть - молодец к молодцу!
Хоть и худеньки у многих подошвы -
Да в сюртуках зато желтые прошвы,
Хоть с толокна животы подвело -
Да в позументах под каждым седло,
Конь - загляденье, собачек две своры,
Пояс черкесский, арапник и шпоры.
Вот и помещик. Долой картузы!
Молча он крутит седые усы,
Грозен осанкой и пышен нарядом,
Молча поводит властительным взглядом.
Слушает важно обычный доклад:
"Змейка [1] издохла, в забойке Набат,
Сокол сбесился, Хандра захромала".
Гладит, нагнувшись, любимца Нахала,
И, сладострастно волнуясь, Нахал
На спину лег и хвостом завилял.
2
В строгом порядке, ускоренным шагом
Едут псари по холмам и оврагам.
Стало светать; проезжают селом -
Дым поднимается к небу столбом,
Гонится стадо, с мучительным стоном
Очеп [2] скрипит (запрещенный законом);
Бабы из окон пугливо глядят,
"Глянь-ко, собаки!" - ребята кричат...
Вот поднимаются медленно в гору.
Чудная даль открывается взору:
Речка внизу под горою бежит,
Инеем зелень долины блестит,
А за долиной, слегка беловатой,
Лес, освещенный зарей полосатой.
Но равнодушно встречают псари
Яркую ленту огнистой зари,
И пробужденной природы картиной
Не насладился из них не единый.
"В Банники [3],- крикнул помещик,- набрось [4]!"
Борзовщики [5] разъезжаются врозь,
А предводитель команды собачьей,
В острове скрылся крикун-доезжачий [6].
Горло завидное дал ему бог:
То затрубит оглушительно в рог,
То закричит: "Добирайся, собачки!"
Да не давай ему, вору, потачки!"
То заорет: "Го-го-го!- ту!-ту!!-ту!!!"
Вот и нашли - залились на следу.
Варом-варит [7] закипевшая стая,
Внемлет помещик, восторженно тая,
В мощной груди занимается дух,
Дивной гармонией нежится слух!
Однопомётников лай музыкальный
Душу уносит в тот мир идеальный,
Где ни уплат в Опекунский совет,
Ни беспокойных исправников нет!
Хор так певуч, мелодичен и ровен,
Что твой Россини! что твой Бетховен!
3
Ближе и лай, и порсканье, и крик -
Вылетел бойкий русак-материк!
Гикнул помещик и ринулся в поле...
То-то раздолье помещичьей воле!
Через ручьи, буераки и рвы
Бешено мчится: не жаль головы!
В бурных движеньях - величие власти,
Голос проникнут могуществом страсти,
Очи горят благородным огнем -
Чудное что-то свершилося в нем!
Здесь он не струсит, здесь не уступит,
Здесь его Крез за мильоны не купит!
Буйная удаль не знает преград,
Смерть иль победа - ни шагу назад!
Смерть иль победа! (Но где ж, как не в буре,
И развернуться
славянской натуре?)
Зверь отседает [8],- и в смертной тоске
Плачет помещик, припавший к луке.
Зверя поймали - он дико кричит,
Мигом отпазончил [9], сам торочит[10],
Гордый удачей любимой потехи,
В заячий хвост отирает доспехи
И замирает, главу преклоня
К шее покрытого пеной коня.
4
Много травили, много скакали,
Гончих из острова в остров бросали,
Вдруг неудача: Свиреп и Терзай
Кинулись в стадо, за ними Ругай,
Следом за ними Угар и Замашка -
И растерзали в минуту барашка!
Барин велел возмутителей сечь,
Сам же держал к ним суровую речь.
Прыгали псы, огрызались и выли
И разбежались, когда их пустили.
Рёвма-ревет злополучный пастух,
За лесом кто-то ругается вслух.
Барин кричит: "Замолчи, животина!"
Не унимается бойкий детина.
Барин озлился и скачет на крик,
Струсил - и валится в ноги мужик.
Барин отъехал - мужик встрепенулся,
Снова ругается; барин вернулся,
Барин арапником злобно махнул -
Гаркнул буян: "Караул, караул!"
Долго преследовал парень побитый
Барина бранью своей ядовитой:
"Мы-ста тебя взбутетеним дубьем,
Вместе с горластым твоим холуем!"
Но уже барин сердитый не слушал,
К стогу подсевши, он рябчика кушал,
Кости Нахалу кидал, а псарям
Передал фляжку, отведавши сам.
Пили псари - и угрюмо молчали,
Лошади сено из стога жевали,
И в обагренные кровью усы
Зайцев лизали голодные псы.
5
Так отдохнув, продолжают охоту,
Скачут, порскают [11] и травят без счету.
Время меж тем незаметно идет,
Пес изменяет, и конь устает.
Падает сизый туман на долину,
Красное солнце зашло вполовину,
И показался с другой стороны
Очерк безжизненно-белой луны.
Слезли с коней; поджидают у стога,
Гончих сбивают, сзывают в три рога,
И повторяются эхом лесов
Дикие звуки нестройных рогов.
Скоро стемнеет. Ускоренным шагом
Едут домой по холмам и оврагам.
При переправе чрез мутный ручей,
Кинув поводья, поят лошадей -
Рады борзые, довольны тявкуши:
В воду залезли по самые уши!
В поле завидев табун лошадей,
Ржет жеребец под одним из псарей...
Вот наконец добрались до ночлега.
В сердце помещика радость и нега -
Много загублено заячьих душ.
Слава усердному гону тявкуш! [12]
Из лесу робких зверей выбивая,
Честно служила ты, верная стая!
Слава тебе, неизменный Нахал -
Ты словно ветер пустынный летал!
Слава тебе, резвоножка Победка!
Бойко скакала, ловила ты метко!
Слава усердным и буйным коням!
Слава выжлятнику, слава псарям!
6
Выпив изрядно, поужинав плотно,
Барин отходит ко сну беззаботно,
Завтра велит себя раньше будить.
Чудное дело - скакать и травить!
Чуть не полмира в себе совмещая,
Русь широко протянулась, родная!
Много у нас и лесов и полей,
Много в отечестве нашем зверей!
Нет нам запрета по чистому полю
Тешить степную и буйную волю.
Благо тому, кто предастся во власть
Ратной забаве: он ведает страсть,
И до седин молодые порывы
В нем сохранятся, прекрасны и живы,
Черная дума к нему не зайдет,
В праздном покое душа не заснет.
Кто же охоты собачьей не любит,
Тот в себе душу заспит и погубит.
Николай Некрасов, 1846